На главную К оглавлению  
История создания марша танкистов
 

 

Отдел 2

Глава V
Лиия

Первый взгляд на духовное просвещение и литературу настоящего периода в нашем отечестве не встречает почти ничего утешительного: все средства к просвещению находились у нас в жалком состоянии.

Школы по местам еще продолжали существовать, но что это были за школы? В Новгородской епархии, по словам архиепископа Геннадия, обучением грамоте занимались мужики-невежи, называвшиеся мастерами, которые только портили речь детей. Эти мастера брались научить ребенка сначала вечерне за условную плату, потом заутрене за новую плату, наконец часам еще за особую плату и вели дело так, что дитя по отходе от мастера едва могло бредить по книге, а церковных служб вовсе не знало. Оттого прихожане разных церквей часто приводили к архиепископу для поставления на священнические степени простых мужиков, малограмотных или даже совершенно безграмотных, и оправдывались тем, будто во всем крае негде было добыть ставленников, гораздых грамоте. Это заставило Геннадия бить челом великому государю, чтобы он велел завести училища, и митрополиту Симону (около 1496 - 1504 г.), чтобы он печаловался о том пред государем. Немногого желал Геннадий для новых училищ: он давал совет обучать в них сначала азбуке сполна и потом следованной Псалтири "накрепко", выражая мысль, что когда дети изучат это, то уже в состоянии будут и канонархать, и читать всякие книги. Но были ли заведены даже хоть такие училища - достоверных свидетельств нет. Один только иностранец, писавший со слов русских послов, возвращавшихся в 1524 г. из Испании, говорил, что у нас были тогда "гимназии, впрочем немногие, в которых обучались дети бояр добрым наукам, преимущественно священным, на русском языке", хотя дальнейшие слова этого иностранца невольно возбуждают к нему недоверие. На Стоглавом Соборе царь Иоанн Васильевич заявил, что "ученики учатся граммате небрегомо", т. е. что их обучают небрежно (гл. 5, вопрос 6). А отцы Собора свидетельствовали: "Ставленники, хотящие ставиться в диаконы и попы, грамоте мало умеют, и святителям ставить их - противно священным правилам, а не ставить - святые церкви будут без пения и православные христиане начнут умирать без покаяния. Когда святители спрашивают ставленников, почему они мало умеют грамоте, они дают ответ: "Мы учимся у своих отцов или у своих мастеров, а больше нам негде учиться; сколько они знают, тому же учат и нас". А отцы их и мастера сами также мало умеют и силы в Божественном Писании не знают, а учиться им негде. А прежде в Российском царстве, на Москве и в Великом Новгороде и по иным городам многие училища бывали (не разумеются ли здесь те, которые в начале XVI в. могли быть заведены вследствие ходатайства архиепископа Геннадия?), грамоте, и писать, и петь, и читать учили, и потому много было тогда гораздых грамоте, и писать, и петь, и читать, и были певцы, чтецы и добрые писцы, которые славились по всей земле и доднесь" (гл. 25). Высказав такую исповедь, Собор постановил: а) чтобы в Москве и по другим городам местное духовенство с благословения своего святителя избрало достойных священников, диаконов и женатых дьячков, способных обучать грамоте и письму, и в домах их открыло училища; б) чтобы в эти училища не только местное духовенство, но и все православные христиане в каждом городе отдавали своих детей для обучения грамоте, книжному письму, церковному пению и чтению налойному; в) чтобы избранные учители учили детей страху Божию, соблюдали их нравственную чистоту и целомудрие, приучали их в церквах ко всякому пению, чтению и канонарханию и вообще обучали их грамоте, пению и письму столько, сколько сами умеют, ничего не скрывая и сказывая им силу Писания (гл. 26). Невысокие, очевидно, училища думал завести и Стоглавый Собор, но если на этот раз они и были заведены, то едва ли поддерживались постоянно и как следует. По крайней мере, один иностранец, посетивший Россию в 1576 г., говоря о наших монастырях, замечает: "Во всей Московии нет школ и других способов к изучению наук, кроме того, чему можно научиться в самих монастырях; потому из тысячи людей едва найдется один, умеющий читать или писать". А известный Антоний Поссевин, бывший у нас в 1581 г., свидетельствует: "Нет здесь ни коллегий, ни академий, а есть только кое-какие школы, в которых учатся дети читать и писать". Царь Иван Васильевич помышлял еще прежде Стоглавого

Собора вызвать из-за границы разных ученых вместе с художниками и ремесленниками, и посланный им для этого в Европу саксонец Шлитт успел было собрать более ста двадцати таких людей, в том числе четырех богословов, и готовился отплыть с ними из Любека в Ливонию и Россию; но по проискам Ганзы и Ливонского ордена, опасавшихся просвещения России, был задержан в Любеке и заключен в темницу, а собранные им все рассеялись.

Сохранились сведения и о некоторых наших библиотеках. Но важнейшая их них, великокняжеская, оставалась без всякого употребления. В сказании о Максиме Греке повествуется, что когда великий князь Василий Иоаннович чрез несколько лет по вступлении своем на престол "отверзе царская сокровища древних великих князей, прародителей своих", то "обрете в некоторых палатах безчисленное множество греческих книг", а когда библиотека эта была показана Максиму Греку, прибывшему в Россию, то он с изумлением сказал государю: "Такого книжного богатства нет ни в Греции, ни в Италии". При царе Иоанне Васильевиче видел эту библиотеку (около 1565 г.) один дерптский пастор, Иоанн Веттерман. По его словам, она состояла из еврейских, греческих и латинских книг, которые еще в давние времена получены были нашими князьями из Константинополя от патриарха, и хранилась подле княжеских покоев под двумя каменными сводами как драгоценное сокровище. Государь приказал открыть эти своды, не открывавшиеся целые сто лет, взять из-под сводов несколько книг и отдать для просмотра Веттерману, который встретил в них некоторые творения известных древних писателей, не встречавшиеся уже тогда на западе Европы. Затем книги опять были отнесены под своды и тщательно сокрыты. Очевидно, Веттерман, видевший только несколько книг княжеской библиотеки и помещение ее, мог передавать о ней все прочее лишь на основании слышанного от других. Гораздо вероятнее известие о ней другого немца, который около того же времени довольно подробно рассматривал ее и сделал о ней свои заметки. Здесь он говорит, что у царя всех рукописей с Востока до восьмисот, частию купленных, частию полученных в дар; что между ними большая часть греческие, но много и латинских; что некоторые манускрипты, писанные на тонком пергамене, в золотых переплетах достались царю от самого императора, и перечисляет по именам более двадцати пяти редких рукописей, латинских и греческих, относящихся к древней литературе и юриспруденции. Такая библиотека, если бы она находилась на Западе, где уже существовали тогда академии и университеты, могла бы быть весьма полезною для ученых, но у нас она оставалась совершенно мертвым капиталом. Из нее взяты были только толковая Псалтирь, переведенная Максимом Греком для русских, и, вероятно, прочие две-три книги, им же переведенные: толкование на Деяния апостольские и Беседы Златоустовы на Евангелия от Матфея и от Иоанна Были у нас другие библиотеки, которые не оставались без употребления и приносили свою долю пользы: разумеем библиотеки монастырские. Например, в библиотеке Корельского Николаевского монастыря, одного из самых малолюдных и беднейших, находилось, по описи 1551 г., до 57 книг, в том числе 45 богослужебных и 12, назначенных для назидательного чтения, каковы: толковое Евангелие, Прологи, Лествица, Патерик Скитский, книги аввы Дорофея, Симеона Нового Богослова, Петра Дамаскина, два сборника и пр. Некоторые рукописи XV и XVI в., принадлежавшие библиотекам Троицко-Сергиева и Кирилло- Белозерского монастырей, сохранились доселе: в первой из этих библиотек, между прочим, находились 29 рукописей, пожертвованных митрополитом Иоасафом, и 12, пожертвованных архиепископом Новгородским Серапионом, бывшими постриженниками и игуменами Троицкого монастыря и впоследствии здесь скончавшимися. А о библиотеке Иосифова Волоколамского монастыря можем судить по описи ее, составленной в 1573 г. Всех книг библиотека заключала 1150, и между ними печатных только 15. Большая часть книг были церковно-богослужебные, а не богослужебных было лишь до 354. В числе этих последних находились: полная Библия и несколько отдельных библейских книг; толковые - Псалтири, Евангелия, Апостолы; писания многих святых отцов и учителей Церкви: Кирилла Иерусалимского, Афанасия Великого, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоустого, Григория, папы Римского, Иоанна Дамаскина и других; многие жития святых, в том числе и русских, и Патерики: азбучный. Синайский, Египетский, Скитский, Печерский; многие сборники безымянные, содержавшие в себе разные статьи, переводные и русские, и известные под именами: Пчелы, Златой Чепи, Зерцала и пр. Некоторых книг, вероятно наиболее употреблявшихся, библиотека заключала по нескольку экземпляров, например: Григория Богослова - пять экземпляров, Лествицы - девять, Ефрема Сирина - десять, Исаака Сирина - тринадцать. Достойно замечания, что почти до половины книг Иосифова монастыря были вклады разных лиц, преимущественно же постригшихся или подвизавшихся в нем: митрополита Даниила, архиепископов и епископов - Акакия Тверского, Вассиана Коломенского, Галактиона Крутицкого, Вассиана Ростовского, Лаврентия Казанского, многих архимандритов, игуменов и простых иноков. Нельзя не сознаться, что если и в других знатнейших и многолюднейших монастырях были такие же или подобные библиотеки, как в Иосифовом Волоколамском, то наши иноки не могли жаловаться на недостаток книг для чтения и нравственного назидания. Но монастырские книгохранилища оставались недоступными для белого духовенства и мирян, а о библиотеках при приходских церквах нет никаких известий.

В XV в. изобретено книгопечатание; к концу того же века явились славянские типографии в Кракове, Венеции, Цетинье; в 1525 г. открыта такая же типография и в Западной России, в Вильне. Но в Москве не прежде как уже около половины XVI столетия начали помышлять о заведении книгопечатни. Саксонец Шлитт, по поручению царя Ивана Васильевича собиравший по Европе разных ученых, художников и ремесленников для России, приговорил было к нам в числе других и одного типографщика, но предприятие Шлитта, как мы уже заметили, не удалось. В 1550 г. царь Иван отнесся к датскому королю Христиану III с просьбою прислать в Москву типографщиков. Но Христиан через два года прислал только одного Ганса Мессингейма Бокбиндера (переплетчика) с лютеранскою Библиею и двумя другими книгами, содержавшими лютеранское исповедание, и вместе с предложением, что если русские согласятся принять это исповедание, то Ганс переведет на их язык и напечатает в нескольких тысячах экземпляров принесенные им книги, и наконец просил, чтобы наш государь с возможною скоростию отпустил Ганса в отечество. И как в Москве лютеранства не приняли, и Ганс, без сомнения, был отпущен из нее скоро, то нет никакого основания предполагать, будто он участвовал в заведении у нас типографии. В самой России нашлись люди, которым можно было поручить это дело: в 1553 г. по повелению царя Ивана Васильевича и благословению митрополита Макария оно поручено диакону церкви Николы Гостунского Ивану Федорову да Петру Тимофееву Мстиславцу (может быть, прозванному так потому, что он или был родом, или был приглашен в Москву из города Мстиславля, находившегося тогда в пределах Польши). Царь велел построить на свой счет дом для типографии и не щадил своих сокровищ как "для составления печатному делу", так и для самих "делателей". Составление дела, однако ж, подвигалось очень медленно, в продолжение целых десяти лет, и делатели то подготовляли или приискивали себе помощников, каков был "мастер печатных книг" Маруша Нефедьев, по указанию которого вызван был в 1556 г. из Новгорода в Москву резчик Васюк Никифоров, вероятно, для вырезки букв, то производили попытки печатать книги "малыми некими и неискусными начертаньми". Наконец, выписали печатный станок и буквы из Польши (всего вероятнее, из Вильны, которая находилась тогда под властию Польши и уже имела у себя типографию именно с славянскими, а не с римскими или польскими буквами) и в 19-й день апреля 1563 г. начали печатать первую книгу - Апостол, которая 1 марта следующего года вышла из друкарни уже при новом митрополите - Афанасии. Вслед за Апостолом напечатаны были еще Часослов (окончен 29 октября 1565 г.) и, как некоторые догадываются, Евангелие, но затем дело остановилось. Как ни благоволил к нашим первым типографщикам сам государь, но они много терпели, по их собственным словам, "презельнаго озлобления от многих начальник, и священноначальник, и учитель, которые зависти ради умышляли на них многия ереси, хотячи благое в зло превратити и Божие дело вконец погубити". Вскоре печатный дом подожжен был ночью и станок с буквами совершенно сгорел, о чем, как полагали, будто бы позаботилось духовенство. Диакон Иван Федоров и его товарищ нашлись вынужденными оставить Москву и удалились в Вильну, где продолжали заниматься своим делом. Через два-три года по воле государя возобновилось книгопечатание в Москве, а потом открылось в Александровской слободе, но в том и другом месте, сколько доселе известно, до самого конца настоящего периода издана была только Псалтирь по одному разу. Вообще же книгопечатание, начавшееся у нас таким образом, не могло оказать в то время ни малейшего влияния на распространение просвещения в нашей Церкви.

Что же оставалось делать русским, желавшим дать своему уму хоть какое-либо образование и обогатить себя познаниями? Оставалось одно средство - списывать книги и читать. И русские пользовались этим средством с большим усердием: от XV и особенно от XVI столетия дошло до нас множество рукописей учительного, нравственного, исторического и смешанного содержания, даже больше, нежели от всех в совокупности предшествовавших веков (не говорим о книгах богослужебных). Но средство это представляло и большие невыгоды. Наши рукописные книги, заключавшие в себе преимущественно переводы с греческого, через частое переписывание их в продолжение веков людьми большею частию невежественными, переполнены были тогда разными погрешностями, ненамеренными и намеренными, и могли вести читателей как к познаниям, так и к заблуждениям. А исправлять эти погрешности за незнанием греческого языка у нас не умели. И приходилось при списывании книг действовать наугад даже таким лицам, каков был митрополит Иоасаф, поместивший в некоторых сборниках, им переписанных, следующее предисловие: "Писах с разных списков, тщася обрести правы, и обретох в списках онех многа неисправлена. И елика возможна моему худому разуму, сия исправлях; а яже невозможна, сия оставлях, да имущий разум больше нас, тии исправят неисправленная и наполнят недостаточная. Аз же что написах, и аще кая обрящутся в тех несъгласна разуму истины, и аз о сих прощения прошу". Не менее важно и то, что в наши рукописные книги наряду с подлинными сочинениями древних отцов и других писателей мало-помалу и незаметно внесены были сочинения подложные и апокрифические. И хотя наши архипастыри нередко обнародовали список этих ложных книг и запрещали их читать, но иногда и сами давались в обман по незнакомству с подлинною греческою литературою и не умели избегнуть того, от чего предостерегали других. Сам Стоглавый Собор пользовался подложными сочинениями. Сам митрополит Макарий поместил в своей Чети-Минее некоторые апокрифы и счел нужным заметить в предисловии к ней: "Да и где буду погрешил от своего неразумия или будет где посреде тех св. книг написано ложное и отреченное Слово св. отцы, а мы того не возмогохом исправити и отставити, и о том от Господа Бога прошу прощения".

Выходит, что с половины XV в. и в течение всего XVI русские не имели других средств к своему просвещению, кроме тех, которыми пользовались и в прежнее время. В школах они могли научиться только чтению и письму, но не получали никакого рассудочного образования, никакого развития мыслительных сил. Из рукописных книг, правда теперь весьма умножившихся по числу, но зато и более повредившихся, могли приобретать разнородные познания, но смешанные с заблуждениями, к которым не в состоянии были относиться критически. Понятны после этого свидетельства иностранцев, посещавших тогда Россию, что не только между мирянами, но и в духовенстве господствовало у нас крайнее невежество, что между русскими не было ни одного, который знал бы латинский и греческий языки и был знаком с какими-либо науками; что не только священники, но сами епископы не знали ничего, даже Священного Писания, а ограничивались уменьем читать и петь при богослужении и что они не имели ни обыкновения, ни способности говорить в церквах собственные проповеди и поучения народу, а только читали готовые поучения древних учителей и жития святых. Могли тогда появляться у нас вследствие умножения книг люди более начитанные и с большим запасом сведений, чем в прежние времена, но характер всей этой начитанности и этих сведений неизбежно оставался прежний.

Зато, с другой стороны, новые обстоятельства времени, новые и весьма важные события, ряд которых начался в России с митрополита Ионы, события церковные и гражданские, и между ними особенно появление ереси жидовствующих, имели весьма сильное влияние на пробуждение у нас умов, произвели заметное оживление и движение в нашей духовной литературе и не раз вызывали наших пастырей и других православных на такие литературные труды, каких прежде у нас не бывало; настоящий период в этом отношении явно преимуществует пред всеми предшествовавшими.

I
Лиия

В первые тридцать пять лет настоящего периода, до начала борьбы с ересию жидовствующих, главными событиями были: в нашей Церкви - независимость ее от Цареградского патриарха (неполная) и разделение на две митрополии, а в нашем отечестве - покорение уделов великим князем московским и свержение монгольского ига. На все эти события отзывалась наша духовная литература целым рядом посланий. Мы только перечислим здесь эти послания, а не станем рассматривать их вновь, так как мы уже познакомились с ними при изложении самих событий, к которым они относились.

По поводу самостоятельного возведения на престол митрополита Ионы русскими иерархами великий князь Василий Васильевич писал послания к Цареградскому патриарху и греческому императору, а сам митрополит Иона писал к патриарху и объяснял это событие в своем окружном послании ко всем сынам России.

Чтобы предотвратить отделение Западной, или Литовской, митрополии от Московской, а потом, когда оно совершилось, чтобы предохранить православных от совращения к папизму и покорности лжемитрополиту Григорию, присланному в Литву из Рима, митрополит Иона писал послание к польскому королю Казимиру и другое к киевскому князю Александру Владимировичу; два послания к литовским князьям, боярам и всем мирянам; два - к литовским епископам, и в частности, послания к епископам - Смоленскому, Черниговскому и другим, каждому порознь; одно послание в Новгород и одно в Псков. Все русские епископы соборне писали о том же к епископам литовским, а литовские присылали свои послания к митрополиту Ионе, хотя не дошедшие до нас. Преемники митрополита Ионы Феодосий и Филипп писали, один за другим, в Новгород и внушали жителям не изменять православию, а владыке - охранять их от Литовского лжемитрополита.

Желая оказать нравственное содействие великому князю московскому в его борьбе с уделами, наши первосвятители рассылали послания, в которых убеждали всех покориться его власти и не держать стороны его врагов. Так, во время борьбы Василия Васильевича с Шемякою митрополит Иона писал окружное послание ко всем русским и еще отдельные послания к жителям Новгорода и Вятки, поддерживавшим Шемяку. Митрополит Филипп писал к новгородцам, чтобы они не отлагались от московского князя и не вступали в союз с королем польским, а митрополит Геронтий повторил послания Ионы к вятичам о покорности великому князю всея России.

Когда великий князь Василий Васильевич отправлялся в поход против казанских татар, митрополит Иона написал (1451 - 1452) к Тверскому епископу Евфимию, чтобы он настоятельно докучал своему князю - послать вспомогательное войско князю московскому для борьбы с безбожными "за святыя Божия церкви и за все православное христианство". А когда пришло время для России окончательно свергнуть с себя иго монгольское и великий князь московский Иоанн III, выступивший уже с своими войсками против татар, остановился на Угре и колебался, тогда к нему присланы были из Москвы два послания: одно от духовника его - Ростовского архиепископа Вассиана, а другое от митрополита Геронтия и от лица всего духовенства.

Кроме всех этих посланий, относившихся к главнейшим событиям времени, известны еще некоторые послания, равно как и другие однородные произведения наших тогдашних иерархов. Мы имеем в виду послания их собственно учительные, а не послания и грамоты деловые, административные, так как эти последние и по содержанию своему представляют мало литературного, и сочинялись, по всей вероятности, не самими святителями, а их дьяками, святителями же только подписывались(tm).

От митрополита Ионы дошли до нас следующие учительные послания: а) к Новгородскому архиепископу Евфимию, б) ко всем новгородцам, в) к новгородскому князю Юрию Семеновичу Лугвениеву, г) в Боголюбов монастырь, д) к детям, непокорным своей матери, и е) к жителям Вятки(tm).

В послании к Новгородскому владыке (1448 - 1458) святитель Иона пишет, что до него дошли вести о несогласиях, раздорах, междоусобиях, кровопролитиях и убийствах, совершающихся между жителями Новгорода; потом на основании Священного Писания, правил соборных и учения отцов убеждает владыку заботиться о своей духовной пастве и в заключение говорит: "Благословляю тебя, своего сына и брата, наставляй и научай и сам своими словами, заповедуй и всем священникам, чтобы каждый из них наставлял и учил детей своих духовных отступить от всякого злого дела. Пусть такие вещи, о которых я говорил, от сего времени прекратятся, и вконец истребятся, и предадутся забвению, и даже не именуются между православными христианами в вашей пастве, да поживут все в последующие лета во славу Божию и в свою духовную пользу. И сам ты за то восприимешь от Бога многосторичную мзду и от людей честь, похвалу и славу, а от нашего смирения благословение и молитву. Если же кто ослушается в чем твоего учительства, и запрещения, и священнических поучений и станет ходить по своим душевредным желаниям нераскаянно, ты в том, наш сын и брат, будешь неповинен, а злой зле сам и погибнет, если не обратится к покаянию".

Вместе с тем и по тому же случаю написано послание митрополита Ионы и к новгородцам. Упомянув здесь о своем писании к их владыке, которое имеет быть прочитано пред ними самим владыкою, и о своем святительском долге иметь попечение о их душах. Иона сначала вооружается против их вражды и ярости, потом призывает их к покаянию, наконец учит их покоряться своему архипастырю. "И прежде изречем слово о ярости. Когда найдет на тебя напасть и прекословие или раздражение подвигнуться на кого-либо яростию, то вспомни молитву, которой научил Господь Иисус Христос Своих учеников, говоря: Остави нам долги наши, якоже мы оставляем должником нашим, - и бесчинное движение тотчас в тебе утихнет... Ярость и гнев - исчадия одной матери, которую зовут безумием. Ибо сказано: Всю ярость свою износит безумный, и безумен в первый день исповест гнев свой... И апостол учит: Отложите всяк гнев, и ярость, и злобу, и хуление, в мир бо призва нас Бог... И Сам Владыка наш Господь сказал: Любите враги ваша, добро творите ненавидящим вас. Еще же, дети, скажу вам и о блаженном покаянии, и о послушании, и о прослушании. О, как сладко, чада мои, покаяние! Оно - корень жизни. Сладкий наш и незлобивый, единый благий и щедрый Человеколюбец Бог и Строитель нашего спасения постоянно жаждет нашего покаяния, и веселится о слезах кающихся, и радуется о исповеди нашей, и со многим терпением ожидает обращения нашего, умоляя, наблюдая, призывая каждого из нас обратиться к Нему от дел неприязненных... И потому молю вас, чада мои, обратимся к Господу Богу нашему и начнем делать правду в последующие дни жизни нашей, и Он сотворит исцеление прежним согрешениям нашим... Добро, чада мои, послушать Божественного Писания и поспешить к покаянию, а не прослушать, не отчаиваться. Послушание на благое есть жизнь, а прослушание творит смерть. Свидетель моему слову - первый, созданный рукою Божиею человек: если бы он не прослушал заповеди Творца, то не лишился бы древа жизни; но, изгнанный из рая, он осужден на смерть вместе с своими потомками... Еще же и на то благословляю вас, детей моих, чтобы вы во всем были послушны нашему сыну и брату, а своему отцу и учителю, боголюбивому архиепископу Евфимию, по слову Господа: Слушаяй вас. Мене слушает, а отметаяйся вас. Мене отметается и пославшаго Мя... Он, дети, от Бога поставлен в святителя, и учителя, и пастыря душам христианским; он есть наместник Самого Владыки нашего Христа, и молитвенник о душах человеческих, и имеет апостольскую власть вязать и решить. И потому воздавайте ему честь и повиновение, как Самому Христу, и за то получите мзду от Бога..."

В послании к новгородскому князю Юрию Семеновичу святитель Иона утешает его по случаю кончины его супруги и, между прочим, говорит: "Слышал я, сын мой, о приключившейся тебе по Божественному повелению скорби - о преставлении благородной и благоверной княгини твоей Софии. Видит Бог, что и наше смирение глубоко скорбит о том, вспоминая ее добрый нрав и благую покорность Богу и Церкви Божией. Но ты сам ведаешь, что еще с прародителя нашего Адама по нашему преступлению все мы осуждены на смерть, и одна чаша всем уготована повелением Божиим, един есть мост общий, которого не миновать никому, великому и малому, нищему и богатому, праведному и грешному. И благословляю тебя, сына моего, не вводи себя в безмерную скорбь, но более благодари человеколюбие Божие... и получишь от Бога отраду для души своей... А то ты весьма хорошо сделал, что велел положить ее (княгиню) у себя, в своем городе. Конечно, как и сам знаешь, не место спасает человека или осуждает, а наши дела: какие дела сотворим, такую и мзду получим за них. Но, имея всегда (усопшую княгиню) у себя пред твоими очами, ты можешь всячески творить пользу душе ее молитвами священников, всегдашними поминовениями, приношением Бескровной Жертвы и милостынями нищим..."

В послании в Боголюбов монастырь святитель Иона писал к священноинокам и инокам: "Бил мне челом, дети, ваш игумен Вениамин и сказывал, что вы не слушаете его ни в чем и что в вашей честной обители много чинится бесчиния и убытков между братиею, - все это происходит по изначальной гордости нашего общего супостата и врага, дьявола. Вы знаете, как вы умерли для мира и пожертвовали всем временным для будущего; следует вам, дети, иметь попечение о том, повинуясь своему духовному настоятелю, игумену, по данному вами Богу обету. Посему пишу к вам, дети, с моим благословением и мольбою, чтобы вы понудили себя исполнять всячески дарованное вам общежитие... Пьянства да не будет в вас и в мир не выходите без благословения игуменова... Имейте попечение о своем спасении, о устроении мира и тишине нашего великого православия, друг друга превосходя любовию и направляя на путь спасения... Игумену вашему я также приказал держать вас в любви и духовном согласии, заботиться о ваших бессмертных душах и заведовать всем монастырским порядком. Если же кто из вас начнет не слушаться игумена вопреки Божественным и священным правилам и производить смятение в честной обители, такого я приказал игумену вразумить с любовию, духовно; а не послушает, я велел выслать его из монастыря, как и всякого разорителя и нарушителя закона Божия, ибо таковой сам себя изринул из стада Христова".

К каким-то молодым князьям, не повиновавшимся своей матери, святитель писал: "Била мне челом ваша мать, а моя дочь, княгиня, жалуясь на вас, своих детей: по своей ли оплошности, или по дьявольскому наваждению, или по своей молодости вы живете с нею недружно да еще и обижаете ее во всем. Чем пожаловал ее ваш отец, а ее муж, что дал ей в удел для жизни, то все вы поотнимали у ней, у своей матери, хотя и вас отец пожаловал особо и подавал вам ваши уделы. Это, дети, вы делаете богопротивно, на свою душевную погибель, временную и вечную. Разве не помните слов Господа: Иже злословит отца и матерь, смертию умрет?.. Благословляю вас, детей моих, чтобы вы испросили себе прощение у своей матери, оказывали ей родительскую честь во всем, по Божию повелению, и были ей всячески послушны, а обиды ей не чинили ни в чем и возвратили ей всю ее часть, довольствуясь тем, чем вас благословил отец ваш. Когда же с своею матерью, а нашею дщерию, управитесь, отпишите к нам, и мы за вас помолимся Богу по своему святительскому долгу, а по вашему чистому пред Богом покаянию..." Затем святитель объявляет князьям, что если они не исправятся и не перестанут обижать свою мать, то он вынужден будет рассмотреть их дело соборне, в присутствии их епархиального владыки и положить на них церковную епитимию, пока не покаются, и угрожает им проклятием от их матери.

В послании к вятчанам митрополит Иона сначала изображает их нравственные недостатки, потом убеждает всех мирян покаяться и исправиться, наконец обращается с наставлениями к духовенству. "Слышу, дети, - писал святитель, - что там у вас на Вятке чинится весьма много дел, ненавистных Богу, к погибели христианской: многие христиане живут с женами незаконно без венчания; а иные, хотя и венчаются, но незаконно четвертым и пятым браком; а иные - шестым и седьмым, даже до десятого. И духовные отцы их, игумены и попы, будучи неискусны в Божественном Писании и не зная священных правил, совокупляют их теми мерзкими браками; а к нашему смирению, по небрежности о своих детях духовных и лености, не могут прислать какого-либо своего брата священника ради благословения и наставлений для душевной пользы врученной им Христовой паствы; именуются священниками и христиаскими правителями, но это - губители человеческих душ, а не пастыри. Слышно, что, будучи недостойными Божия священства, они бесстудно священствуют и потому суть хуже еретиков; некоторые из мирян, приняв ангельский образ, потом оставляют чернечество и женятся, а те недостойные священники их на то благословляют... О всем этом напоминаю и пишу к вам, дети, с горьким рыданием, желая избавить мою бессмертную душу от осуждения, ибо, если я не напомню о сем любви вашей. Творец мой и Владыка Христос взыщет того от руки моей. Вот уже почти пришел конец времени и Судия ждет нас с воздаянием, и потому молю вас показать силу чистого покаяния. И благословляю вас, чада мои о Святом Духе, бояре, и воеводы, и атаманы, и все православные христиане земли той, чтобы вы с моим десятильником имели о том великое смотрение и ни за какого лихого сопротивника закону Божию и нашему православию пред десятильником не стояли; и он по нашему наказу, какое дело можно, там с вами управит, а чего нельзя там управить, о том отпишет мне или, как Бог даст, сам у нас будет, то расскажет. А вы бы, дети, тех великих грехов на себя не принимали... и всячески старались удалять себя от таких беззаконников, именуясь истинными и православными христанами... Скажу немного и вам, Господни священники: знаете ли, в какой сан вы облеклись и как поручено вам блюсти стадо Христа, искупленное Его честною Кровию? А между тем, как слышно здесь, ни о себе, ни о врученной вам Богом пастве никакого попечения не имеете, забыв страх Господень... Молю вас: испытайте себя всячески и содрогнитесь, воспряньте от сна и воздерживайте себя от бесчинного пьянства, которое служит не на здравие душе и телу, а скорее, на погибель души и на отгнание действующей в вас благодати Святого Духа... Прибегайте к святым Божиим церквам с сокрушением сердца, без лености, а своих духовных чад наставляйте и отводите от всего богопротивного, напоминая им час смертный и бесконечные муки..."

Митрополиту Феодосию, сколько доселе известно, принадлежат: одно учительное послание - в Песношский монастырь и три Слова: а) на Рождество Пресвятой Богородицы, б) похвальное святым апостолам Петру и Павлу и в) похвальное по случаю чуда от мощей святителя Алексия. Но из названного послания дошли до нас, судя по напечатанному списку, только начало и конец, который притом по содержанию имеет сходство с концом такого же послания митрополита Ионы в Боголюбов монастырь(tm), а Слово на Рождество Пресвятой Богородицы известно нам по одному имени и начальным словам, так что нам остается рассмотреть только два последних Слова.

Слово похвальное верховным апостолам Петру и Павлу уцелело под именем Феодосия в современном ему списке и потому, естественно, должно быть признано подлинным(tm). Но это Слово не есть оригинальное, а представляет только сокращение и по местам даже буквальное повторение более обширного Слова митрополита Григория Самвлака в честь тех же апостолов. Вот как, например, Феодосий восхваляет святого апостола Петра: "Петр, камень веры, последовал Учителю более всех, оставил корабль и восприял Церковь, поверг мрежу и распространил Евангелие, покинул море и удержал вселенную, презрел ловитву рыб и научился ловить людей (все это буквально заимствовано из Слова митрополита Григория Самвлака)... Моисей был начальником одному израильскому народу, а Петр сделался предстателем всей вселенной. Тот с одним фараоном, а Петр боролся за людей с дьяволом и победил его, не море разделяя жезлом, как Моисей, но потребляя идолов словом. Моисей во мраке беседовал с Богом, и видел задняя Его, и принял закон на скрижалях, и преподал его людям каменносердечным; Петр видел Предвозвещенного пророками и сделался Его учеником, последуя Ему все время, даже до Креста и смерти, и от лицезрения Божия получил неизреченные блага, и назван камнем церковным и ключарем обещанного Царства... Петр из малого городка Вифсаиды в великом городе Иерусалиме витийствовал откровенным лицом и благодерзостным языком. Фарисеи молчали и расступались, саддукеи уходили, книжники затыкали уста - рыбарь Петр говорил один. Народы веселились, забывали о празднике, оставляли службы, у всех было одно желание и тщание - слышать Петра благоветствующего. И смотри, вдруг от учения Петрова уверовали пятьсот и три тысячи и бесчисленное множество народа; от силы, бывшей в Петре, исполнялось сказанное Господом: Веруяй в Мя дела, яже Аз творю, и той сотворит больша сих". Еще более витиевато говорит проповедник о святом апостоле Павле: "Что же Павел, этот небесный человек, ритор церковный. Христовы уста, учитель языков, высокопарный орел, церковная труба, вострубивший всей вселенной избавление, усердный в законе и ревнитель в благодати, Павел, который больше всех показал подвиг в благочестии, течение скончал, веру соблюл, Павел, который заградил бесстудные уста иудеям, Павел, бесстрашный воин посреди рати, обтекший, как бы на крылах, всю окрестность от Иерусалима даже до Иллирика, сосуд избранный, скрывавшийся прежде в сени законной, а потом явившийся в светлости Нового Завета; прежде гонитель, а ныне благовестник, прежде разорявший Церковь, ныне же созидающий?.. Ищу умом, обращаясь повсюду и рассматривая всех святых прежде закона и в законе: судей, царей, пророков, этих чудных и великих мужей, - не нахожу, кому уподоблю добродетель Павла: он с избытком превосходит всех и достоинства всех совмещает в себе... Его ревности удивлялись ангелы, устыдились мучители, уступили цари, вострепетали бесы... Скажи, какой цвет так прекрасен, как Церковь Павловыми посланиями? Какой царский венец так сияет камнем и бисером, как Церковь Павловыми трудами и потом? Какой корабль, носимый сильным ветром, так скоро идет, как Церковь многочадная и многоплодная Павловыми молитвами? Кто слышал о такой любви, какую имел этот блаженный?.. И что много говорить? Христос похвала Павлу, нам же Павел по Христе..." В заключение проповедник взывает к обоим апостолам: "О блаженная двоица, верховная апостолам! Церковь, которую вы составили многими трудами, освятили своею кровию, украсили своими преданиями, усладили своим учением, соделали необоримою своими молитвами, назирайте свыше и укрепляйте от всякой ереси и соблюдайте неоскверненною до скончания века как имеющие большое дерзновение и предстоящие Животворящей и Нераздельной Троице, Ейже слава, и держава, и поклонение в бесконечные веки". Вообще, это Слово и по содержанию, и по ораторским приемам, и по слогу более принадлежит Самвлаку, нежели Феодосию.

Совсем не такие приемы и слог в другом похвальном Слове митрополита Феодосия, сказанном в день особого торжества в московском Чудовом монастыре, совершавшегося в память одного чуда от мощей святителя Алексия. Первая часть этого Слова, общая, вступительная, отличается высокопарностию, многословием, беспорядочностию, повторениями и выражениями неточными, в которых иногда трудно добиться смысла. "Светлое у нас ныне позорище и чудное торжество, просвещенное и собранное, - так начинается эта часть, - радостный ныне праздник, исполненный чуда, праздник, потребный душевному спасению и превосходящий всякий ум и слово. Никто не может по достоинству восхвалить его, ибо недостижимо и преестественно чудо святого отца нашего Алексия митрополита, чудотворца русского. Посему постараемся, возлюбленные, со всем тщанием... извести на свет сие дело Божие и показать верным людям, приходящим с верою к цельбоносному гробу чудотворца Алексия... (опускаем невразумительное и многословное). Ныне, после многих прежде бывших его чудес, мы удостоились видеть достоверно своими очами сие нынешнее преславное чудо... Мы все прославили Бога, ибо увидели ходящим хромца, не владевшего много лет ногою, которая была искорчена и иссохшая, как дерево; увидели и избранника на враги, видимые и невидимые, и победителя, Церкви Божией неусыпного предстателя, избавляющего и заступающего от всякого треволнения, и приражения вражия, и нахождения еретического, и развращения, и раздрания, и граду нашему Москве твердого поборника, и всем православным христоименитым людям скорого помощника, и в печалях утешителя, который предваряет милостию прежде прошения, никого не оставляет и милостивно присещает всех, приходящих с верою во святую церковь к честной его раке... Я, Феодосий, смиренный митрополит, был прежде архимандритом того монастыря великого архистратига Михаила, правил там церковь Божию и был предстатель общему житию, и вручена мне была паства стада того Ионою, митрополитом и господарем моим, великим князем Василием Васильевичем, и пребыл я там десять лет и в те времена видел многие чудеса, творимые святым великим чудотворцем Алексием у гроба его. Ныне же сподобил меня Бог видеть своими очами сие преславное чудо о хромце, исцелевшем у гроба святого... Я постарался представить вам сладкую трапезу слова, которая неоскудно подает наслаждение и утешение причащающимся ей, к ревности душевной пользы... Мы венчаем похвалами сего святителя, непостыдного совершителя чудес, скорбящим душам сладкого утешителя, недужным неоскудное исцеление, в бедах скорого помощника, в напастях твердого заступника..." и пр. Во второй, и главной, части изложен самый рассказ о хромце, поселянине Науме, имевшем от юности одну ногу скорченную и иссохшую, как он упросился в число братии Чудова монастыря, одушевленный живою верою получить исцеление от святителя Алексия, как проходил в обители послушания сперва в хлебнице, потом в поварнице, как по истечении семи лет в одну ночь, когда боли в ноге его увеличились до крайности, он поспешил со слезами к раке святителя и взывал к нему о помощи, как внезапно исцелела больная нога хромца и сделалась здравою, подобно другой, и как в ту же ночь вся обитель возрадовалась и восторжествовала, - рассказ веден просто, правильно, удобопонятно, без всякой высокопарности. "И была в ту ночь, - заключает свой рассказ проповедник, - радость великая в той честной обители, воссылали благодарственные песни Богу, и Его Пречистой Матери, и великому архистратигу Михаилу, и великому чудотворцу Алексею митрополиту... Была та ночь днем радости, светом, а не тьмою; ночь, исполненная духовного веселия; был там шум чина празднующих и глас радования в кровех праведных. Не в тайне и не в молчании мы совершаем это чудное торжество, но с воскликновением везде и повсюду, ибо чудо сие совершилось с целию ради верующих и неверующих, да верующие сделаются еще тверже в вере, а неверные будут вернее о Господе..."

Между посланиями митрополита Филиппа, доселе известными, только одно можно назвать учительным, на котором мы и остановимся, - это небольшое послание к игумену Троицкого Сергиева монастыря Спиридону. Преподав прежде всего благословение игумену, святитель продолжает: "Твердо помни, сын мой, как ты по благодати Божией и по воле сына моего, великого князя Ивана Васильевича, и по моему благословению вошел дверьми в великую ограду такого Богом собранного Христова стада и с благословением нашим устроил себя, яко добрый пастырь словесных Его овец. Их, сын мой, ты должен учить о Христе святым заповедям с великим назиданием и пасти с любовным смиренномудрием, как благой и учительный, управляя самого себя по евангельским заповедям совершенными делами пред Богом и имея твердое попечение, духовное и телесное, о богособранном стаде святой ограды преподобного игумена Сергия чудотворца. Ты должен, по святому Евангелию, глашать всех по имени, да познают глас твой и последуют за тобою, и таким образом привлекать всех к духовному разумению удицею благих слов, а не свирепством и не жестокостию пасти словесных овец... и показывать со смирением ум тихий и кроткий, и целомудрием совокуплять во едину чреду, а не оскорблять, по слову Господа: Научитеся от Мене, яко кроток семь и смирен сердцем, и еще: Будите милосерди... оставите человеком согрешения их, и Отец ваш Небесный отпустит и вам согрешения ваша. Многие согрешили явно, но через покаяние получили прощение грехов, так и мы, если видим согрешающих своими очами, должны с милостию суд творить согрешившему. Посему пишу к тебе, сын мой, о согрешившем пред вами старце Павле, который по грехам своим впал пред вами в укоризну и в великую нужду - сами знаете, от кого. Ныне же благословляю тебя, сына моего, да сотворишь над ним милость во славу Божию, и ради меня повели разрешить его от уз и дай ему прощение... и с своею братиею, со старцами смири его ради меня, да не будут в роптании о согрешении его и да сотворят с ним, государи, дело прощения. А что взято у него из его рухляди или лошадка, вы бы, чада, ради меня, пожаловали его, отдали ему все, что его".

Если послания составляли у нас самый употребительный и господствующий вид духовной литературы, то второе место после послания, бесспорно, занимали жития святых, в том числе разумеем и и отдельные сказания о чудесах их. И если мы почти не встречаем составленных тогда у нас Слов и поучений, догматических и нравственных, которые бы произносились в церквах, зато встречаем похвальные Слова, которые читались и в церквах и в обителях наших во дни памяти святых. Сочинять Слова и поучения о возвышенных истинах веры и нравственности было не под силу нашим тогдашним пастырям, по степени их образования, и они предпочитали произносить в церквах готовые Слова древних святых отцов и учителей; но составлять похвальные Слова святым при помощи их житий не представляло больших трудностей даже для людей невысокого образования. Не упоминаем здесь еще об одной довольно важной отрасли духовной литературы - о литературе церковных служб, канонов, песнопений, которая начала тогда заметно усиливаться у нас наряду и как бы нераздельно с литературою житий и похвальных Слов, ибо все эти церковные песнопения будут рассмотрены нами при обозрении богослужения нашей Церкви.

Человек, более всех потрудившийся тогда в России во всех трех названных нами родах литературы, был не русский, а серб - Пахомий. Он пришел с святой горы Афонской в сане иеромонаха к нашему великому князю Василию Васильевичу, неизвестно когда и по какому побуждению, по приглашению ли от князя или только по собственному желанию. Вероятнее, что Пахомий был приглашен к нам как уже известный своею способностию и искусством сочинять жития святых, похвальные Слова им и каноны; по крайней мере, на него постоянно возлагались у нас такие поручения. Около 1440 г. появился у нас первый его литературный труд - житие преподобного Сергия Радонежского, так как оно находится уже в сборнике, написанном по воле игумена Троицко-Сергиева монастыря Зиновия (1432 - 1443) и рассказывает о чудесах преподобного, совершившихся в 1438 г. В это и последующее время Пахомий жил в Троицкой Сергиевой лавре, где доселе сохранились списки книг, писанных рукою его в 1443, 1445 и 1459 гг. Вторым его литературным трудом было житие святого митрополита Алексия вместе с каноном ему, написанное по воле великого князя Василия Васильевича, благословению митрополита Ионы и определению Собора святителей, к этому труду Пахомий приступил, как есть основание думать, еще около 1450 г., но привел его к концу в 1459 г. Тогда же видим Пахомия в Новгороде, сперва у владыки Евфимия (1458), потом у преемника его Ионы, который дал Пахомию помещение у себя, одарил его множеством серебра, кунами и соболями и поручал ему сочинять жития и каноны святым. Но Пахомий, исполнив несколько поручений святителя, отказался от исполнения других, несмотря на все его обещания, и возвратился "в Московския страны". Побуждением к тому было, вероятно, состоявшееся повеление великого князя Василия Васильевича и нового митрополита Феодосия (следовательно, в 1461 - 1462 гг.), чтобы Пахомий отправился в Кирилло-Белозерский монастырь и собрал там сведения о преподобном Кирилле Белозерском для начертания жития его. Составлению этого обширного жития вместе с каноном преподобному, а может быть, и другим своим сочинениям, неизвестно когда написанным, Пахомий, вероятно, посвятил несколько последующих лет, в которые не встречаем никаких следов его. Только в 1472 г. он снова является пред нами "мнихом Сергиева монастыря" и пишет по поручению великого князя Иоанна III и митрополита Филиппа похвальное Слово святителю Петру, по случаю перенесения мощей его, и два канона ему, а потом составляет канон святому Стефану Пермскому "повелением" Пермского владыки Филофея (1472 - 1501). Вообще же всех сочинений, написанных Пахомием в разных местах России как по поручению от властей, так, может быть, и по собственному желанию, известно до тридцати пяти, в том числе шестнадцать или даже, по некоторым догадкам, восьмнадцать церковных служб и канонов, девять житий, три особых сказания о святых, вошедшие потом в сокращенном виде или целиком в самые жития их, и четыре похвальных Слова. Впрочем, некоторые жития Пахомиевы написаны так, что их можно назвать и похвальными Словами, а некоторые похвальные Слова - так, что могут быть названы и житиями или вообще историческими сказаниями.

В Пахомиевом житии преподобного Сергия Радонежского надобно различать, во-первых, собственно житие и, во-вторых, сказание об открытии мощей преподобного и о последующих чудесах его. Первое не есть сочинение оригинальное, а есть только переделка того жития преподобного Сергия, которое прежде составлено было Епифанием Премудрым. Пахомий лишь сократил по местам, особенно в первой половине, а по местам (например, в статьях об изведении источника преподобным Сергием, о воскрешении отрока, о составлении общежития, о явлении преподобному Богоматери и др.) почти буквально переписал названное житие Епифаниево и некоторые сказания в нем опустил, другие переставил, не заботясь о хронологическом порядке, а третьи, немногие, даже изменил в подробностях. Надобно присовокупить, что за переделку эту Пахомий принимался два раза и оставил ее в двух видах, или редакциях. Первоначальная редакция, появившаяся около 1440 г., представляет менее сокращений труда Епифаниева, менее перемен, как в слоге, так и в порядке и самом содержании статей, менее пропусков, нежели вторая редакция, окончательная, относящаяся ко времени между 1449 и 1459 г. и, судя по количеству сохранившихся списков, вошедшая в наибольшее употребление. Что же касается до сказания об открытии мощей преподобного Сергия и последовавших затем чудесах, то это сочинение оригинальное и вполне принадлежит Пахомию. Из рук автора оно вышло также в двояком виде: пространном и сокращенном. Пространное сказание он составил особо, как бы в дополнение к пространному житию Епифаниеву, вслед за которым оно обыкновенно и помещается в рукописях. А краткое сказание соединил в одно целое с своим, сокращенным, житием по обоим его редакциям с тем только различием, что в некоторых списках последней редакции, кроме двенадцати чудес, описанных и в списках первой, равно как и в пространном сказании, описаны еще три чуда, совершившиеся в мае 1449 г. Пахомиево житие преподобного Сергия имеет характер похвального Слова, которое читалось в обители на праздники в честь преподобного, как можно видеть из следующего приступа этого жития. "Приидите, честное и святое сословие постников; приидите, отцы и братия; приидите, духовные овцы; приидите, именитое стадо... Вот к нам свыше призвание; вот предлежит духовная трапеза; вот хлебы неистощимой пищи и масло милости; вот целомудренная пшеница и вино, веселящее души и тела... вот русская, а более вселенская похвала. Приидите ж и насладимся доброго нынешнего торжества, воздавая достойную честь преподобному, как ученики учителю, составляя праздник и светлое торжество в нарочитом празднике, как чада отцу... Сама Святая и Животворящая Троица подвигла нас к ликованию и устроила для ангелов праздник с нами и сотворила общее для всех веселие в память своего угодника, просветившего мир своим житием, отогнавшего бесов от стада Христова, исполнившего радостию землю и самый воздух равноангельным своим житием, наставившего вверенное ему иноческое стадо на духовные пажити... Да уведаем достоверно, откуда воссиял таковой светильник: не от Иерусалима ли, не от Синая ли? Нет. Но от Русской великой земли; она много лет оставалась непросвещенною, но удостоилась превзойти страны, просветившиеся прежде ее, и процвела православною верою и честными монастырями, в которых воссияли многие светильники, просвещающие, можно сказать, вселенную. В числе их был и святой Сергий, о котором нам предлежит ныне слово". А в заключении своего литературного труда о преподобном Сергии Пахомий так рассказывает о побуждении, расположившем его заняться этим трудом. "Я смиренный таха иеромонах Пахомий, пришедши в обитель святого и видя чудеса, часто совершающиеся от раки богоносного отца, а особенно узнав о нем от самого ученика его Епифания, который с ранней юности много лет жил со святым, был духовником в великой лавре всему братству и написал по порядку о рождении и возрасте блаженного, о его чудотворениях, житии и преставлении, слыша также свидетельства о преподобном многих иных братий, наиболее же видя своими очами бывающие от него чудеса, сильно удивился. Потому, испросив помощи от Бога и надеясь на молитву святого, дерзнул написать, что слышал и видел, из многого немногое, что было возможно для меня смиренного... Я написал это, да не будут преданы забвению чудеса святого" и пр.

В самом заглавии Пахомиева жития святого Алексия, митрополита Московского, как и в заглавии Пахомиевой службы тому же угоднику, замечено, что составлены они "по благословению господина преосвященнаго архиепископа Ионы, митрополита Киевскаго и всея Русии, и проразсуждением, иже о нем, честнаго Собора святительска". Здесь разумеется, по всей вероятности, Собор 1448 г., бывший для поставления митрополита Ионы (Собор, иже о нем), так как этот Собор, между прочим, установил праздновать митрополиту Алексию в память преставления его 12 февраля и в память открытия мощей его 20 мая; а чтобы праздновать святому, требуются служба ему и житие его для чтения в церкви на праздник. Правда, одна служба святителю Алексию тогда же была составлена присутствовавшим на Соборе Питиримом, епископом Пермским, и существовало уже краткое житие святого Алексия, написанное тем же Питиримом, когда он был еще архимандритом, и прежде открытия мощей святителя, о которых потому она и не упоминает. Но Питиримова служба угоднику назначена была на 20 мая; нужна была еще другая служба - на 12 февраля. А Питиримово житие, кроме того что было слишком кратко, вовсе не говорило об открытии мощей святого и последовавших затем чудесах. И сохранилось известие, что Пахомий, исполняя возложенное на него Собором поручение, прежде всего, приблизительно в 1448 - 1449 гг., составил особое сказание, или повесть, об открытии мощей святителя Алексия и последовавших чудесах, в которой наиболее чувствовалась нужда. Затем уже, неизвестно когда, составил и службу ему на 12 февраля. Самое же житие угодника начал не прежде 1455 г., ибо в начале его упоминает о кончине епископа Пермского Питирима, последовавшей в этом году, а окончил только в 1459 г. К житию Пахомий присовокупил и свое сказание, прежде написанное, об открытии мощей святого Алексия и чудесах его.

В приступе к житию святого Алексия Пахомий сперва излагает мысли, что составлять повести о святых и похвалы им полезно для людей и угодно Богу, а потом, как бы в оправдание себя, объясняет, что хотя он иноземец и не знал святителя Алексия, но воспользовался свидетельствами о нем достоверных мужей и в особенности писанием архимандрита Питирима. Мы представим этот небольшой приступ сполна и в подлинном тексте, чтобы показать, как несвободно и неясно выражался Пахомий в своих приступах к житиям и вообще в тех случаях, когда излагал общие какие-либо мысли, а не исторический рассказ. "Елма убо, - говорит автор, - Божественным мужем, хотящим повести написати и венца от них похвальныя сплести, полезно есть и зело успешно; не яко они таковая требующи, но яко ихъже сами ангелы похвалиша, ихъже имена написана суть в книгах на небесех, но инех въздвизати к тех зелному преизящетву и любви к Богу, не тех токмо похвал послушающих и богоподражанием внимающих, отсюду приходящим боголюбезных и в самех тех похвал производящих прибыток обильный и мздовоздание немало. Не сия бо токмо едина, но и таковыми угождаем есть Бог: святым похвала обаче на Самаго Бога въеходити и превозноситися в лепоту. Ибо и Сам Господь наш Иисус Христос рече: Прославляющая Мя, рече, прославлю, и паки о апостолех: Приемляй вас Мене приемлет. Узаконоположено бысть, таже к торжеству възведе человеки, глаголет пророк: Похваляему праведнику, возвеселятся людие. Яже бо похвалы и славы о святых, ничто же о земных прибыточно, ниже известно стяжавших, но от вышних Божественных промысл и присно тожде имущих, отнюду же в истинну ныне похвальнее мы всесветлую нам вину настоящаго Слова предлежыт, и основанию начало прията хощет, похвалам достоиный Алексее да глаголется. И да не възнепщует ми кто, яко иноя земли суща и неведуща и правду; не бо своима очима видех, что таково бываемо, но от великих и достоверных муж слышав, яже глаголют, иже своима очима видеша самаго святаго, о немже нам повесть предлежит, не зело бо пред многими леты беяше, иная же от слышания; прочая же и достовернейшая навык от самаго того писания архимандрита Питирима, иже последи быв Перми епископ. Сей убо епископ же и мученик не токмо пострада о вере, но от неверных, но и от мнящагося быти верна некоего князя, егоже долъжно есть нарещи неверных горша, иже братоубийственною кровию руце осквернившаго; и от сего многа и люта подъят, но ничто же возможе злоба противу благодати; невесть бо злое предпочитати полезное, ни зависть оставляет познати истину, но о таковом зде конец да приимет. Сей убо предреченный епископ нечто мало о святем списа и канон тому в похвалу изложив, слышав известно о его житии, паче же и от самех чюдес, бывающих от раки богоноснаго отца; прочая же не поспе, времени тако зовущу. Глаголет же ся, яко по еже пети канон той святому, явися святый тоя нощи некоему священноиноку тоя же обители, благодарение о сих въздающи, и обители тоя не оскудети. Сия же аз прочет и разсудих неподобно быти святаго чюдесем на многи части глаголатися, и яко цветцы собравше от многих в едино, да не умолчано будет праведное святаго же и приснопамятнаго, боговещательных молитв надеяся, по достижному ко иже по Бозе живущим и истинне делателем опасным слово устремих к повести".

В самом житии святителя Пахомий, пользуясь Питиримовым житием, иное опустил, другое неудачно изменил или исказил, третье также неудачно прибавил. У Питирима в первой части жития, обнимающей жизнь святого Алексия до возведения его на митрополитскую кафедру, говорится, что родители его переселились из Чернигова в Москву и у них родился сын Симеон в то время, когда Иоанн Данилович Калита, воспринимавший его от купели, еще не был великим князем; что двадцати лет Симеон принял монашество с именем Алексия, потом своими добродетелями стал известен великому князю Семену Ивановичу и митрополиту Феогносту, сделан наместником последнего и впоследствии епископом Владимирским, наконец, при великом князе Иване Ивановиче поставлен в митрополита Цареградским патриархом Филофеем, - все это согласно с историею. А Пахомий написал, будто родители Алексия переселились в Москву уже в дни великого князя Иоанна Даниловича (т. е. 1328 - 1340 гг.), будто Алексий поступил в монастырь пятнадцати лет и будто он сделался известен по своим добродетелям великому князю Ивану Ивановичу, при котором и рукоположен в Царьграде патриархом на митрополию; о том же, что Алексий был воспринят от купели Иоанном Даниловичем, был наместником митрополиту Феогносту и епископом Владимирским, равно как об имени патриарха, вовсе умалчивает. Последняя часть жития святого Алексия у Питирима очень кратка: в ней только перечисляются имена епископов, рукоположенных Алексием, и говорится об основании им Чудовской обители, а затем о его смерти и погребении. Пахомий гораздо обильнее в этой части: не перечисляя имен означенных епископов, он повествует, что митрополит Алексий прежде всего путешествовал в Орду к царю Бердибеку для утоления его гнева; по возвращении из Орды основал монастыри - Андроников в Москве, Благовещенский в Нижнем Новгороде, Константиноеленский во Владимире; потом вновь путешествовал в Орду для исцеления царицы Тайдулы, по возвращении основал Чудов монастырь, беседовал с преподобным Сергием Радонежским, желая иметь его своим преемником, и вскоре за тем скончался. Но и тут не обошлось без ошибок: Пахомий изображает, будто святой Алексий путешествовал для утоления царя Бердибека гораздо прежде, чем для исцеления царицы Тайдулы, а на деле было совсем наоборот; будто Алексий основал нижегородский Благовещенский монастырь гораздо прежде, нежели Чудов в Москве, между тем как последний основал за пять лет прежде Благовещенского нижегородского; говорит еще, будто именно великий князь Иван Иванович задумал основать Андроников монастырь, хотя далее сам же рассказывает, что монастырь этот основан митрополитом Алексием по данному им прежде обету. Нельзя не заметить, что в своих рассказах об основании монастырей Андроникова и Чудова и о последней беседе митрополита Алексия с преподобным Сергием Пахомий несомненно пользовался житием последнего, которое составлено Епифанием, хотя умалчивает о том. Вообще же, весь этот биографический труд Пахомия, совершенный в честь святителя Алексия, нельзя не назвать крайне несовершенным.

В Новгороде или по поручению Новгородского владыки Ионы Пахомий написал прежде всего сказание о чуде преподобного Варлаама Хутынского, совершившемся в 1460 г. над постельником великого князя Василия Васильевича Григорием, потом жития: того же преподобного Варлаама, великой княгини Ольги, преподобного Саввы Вишерского и Новгородского архиепископа Евфимия - вместе с канонами им. Преподобный Варлаам скончался еще в 1193 г., потому устных известий о жизни его, вполне достоверных, Пахомий, конечно, не мог в свое время услышать ни от кого. Но существовало уже житие Варлаама, кем-то написанное, очень краткое и крайне скудное по содержанию, с описанием и чудес преподобного. Этим-то готовым житием, по обычаю своему, и воспользовался Пахомий, частию переписав его почти дословно, а частию изменив в нем только слог более витиеватыми оборотами речи. От себя же прибавил в начале жития предисловие, в котором говорит о поездке своей в Хутынь монастырь по поручению владыки Евфимия для собирания сведений о преподобном, а в конце жития свое сказание об упомянутом чуде - 1460 г., прежде написанное, и похвальное Слово преподобному Варлааму. Еще менее мог слышать Пахомий устных достоверных сказаний о равноапостольной княгине Ольге, скончавшейся в IX в., да и письменных мог найти весьма немного - только в древней летописи и у мниха Иакова. И какое бы из двух известных житий блаженной Ольги, встречающихся в рукописях XV - XVI вв., мы ни приписали нашему автору, оба эти жития очень кратки. А может быть, ни одно из них не принадлежит ему, и подлинное сочинение Пахомия об Ольге, если только оно действительно было им написано, до нас не дошло. Но нельзя не удивляться, что почти столько же скудным вышло у Пахомия житие преподобного Саввы Вишерского, его современника. Савва подвизался неподалеку от Новгорода и умер в 1460 г. или несколько прежде - о нем можно было собрать самые свежие и подробные сведения. А Пахомий ограничился лишь тем, что воспользовался готовым житием Саввы, написанным в 1464 г. одним из его преемников в обители, Геласием, прибавив от себя к житию только приступ и заключение, в котором упоминает, что писал по поручению архиепископа Ионы, и, вероятно, сделав некоторые изменения в слоге(tm). Более усердия показал Пахомий при составлении жития Новгородского архиепископа Евфимия (1458). Житие это удачнее всех, написанных тем же автором в Новгороде. Под конец предисловия к житию, изложенного, впрочем, очень невразумительно, Пахомий замечает, что дерзнул описывать жизнь Евфимия не по своему мудрованию, но по повелению владыки Новгородского Ионы, бывшего искренним другом Евфимия, пока он был жив, и потом сделавшегося его преемником на кафедре. В самом житии довольно подробно рассказывает, что Евфимий родился в Новгороде, обучился грамоте, пострижен в Вяжицком монастыре, был казначеем при владыке Симеоне, игуменом в монастыре на Лисичей горе, избран во архиепископа и рукоположен в Смоленске митрополитом Герасимом; затем также подробно говорит о милосердии и постничестве Евфимия, о построении и украшении им храмов, о его кончине и погребении, о его чудесах по смерти и оканчивает все краткою ему похвалою. Биография эта всецело принадлежит самому Пахомию и составлена им по свежим преданиям и рассказам современников о святителе, а отчасти, может быть, и по собственным наблюдениям, так как автор лично знал святителя в последние годы его жизни.

Те же главные мысли, какие изложил Пахомий в приступе к житию святителя Алексия, и так же неудобопонятно раскрывает он и в приступе к житию преподобного Кирилла Белозерского (1427), только длиннее и подробнее, а в оправдание себя, что, будучи иноземцем, решился описывать жизнь неизвестного ему подвижника, говорит следующее: "Помыслит ли кто, что я из иной земли и не знаю хорошо о святом, - правда: я не видел блаженного моими очами, но, еще будучи далеко, я слышал о святом, какие чудеса творит Бог ради его, и весьма удивился. А когда по повелению самодержца, великого князя Василия Васильевича, и по благословению Феодосия, митрополита всея Руси, я должен был идти в обитель святого и там своими ушами слышать о чудесах, бывающих от богоносного отца, я предпринял великий труд, по дальнему расстоянию того места, и, влекомый усердием и любовию к святому, как бы некиим длинным ужем, совершил путь и достиг обители святого. Там я видел настоятеля обители именем Кассиана, мужа, достойно игуменствовавшего много лет и состарившегося в трудах постнических. Он еще более начал мне говорить, чтобы я написал нечто о святом, ибо имел великую веру к блаженному Кириллу и был самовидцем блаженного и истинным сказателем многих его чудес. Нашел я там и многих других учеников его, которые много лет жили со святым и во всем ревновали своему учителю... Я вопросил их о святом, и они начали беседовать со мною о житии святого и о чудесах, бывающих от него... Особенно же я слышал о житии его от самовидца достовернейшего, от самого ученика его Мартиниана, бывшего игумена Сергиевой обители, который с малого возраста жил со святым Кириллом и знал о нем истинно. Он сказал мне о святом все по порядку, и я, слушая, удивился и сильнее огня воспалялся желанием и любовию ко святому. Хотя я и груб и не научен нынешней мудрости, но, исполняя данное мне повеление... и собрав воедино все слышанное мною... я простер руку мою к повести". В этой повести, или житии преподобного Кирилла, Пахомий рассказывает по порядку о его рождении и пострижении в иноки, о его послушаниях и настоятельстве в Симоновой обители, о переселении его на Белоозеро и основание там новой обители; описывает его монастырский устав и чудеса, совершенные им еще при жизни; излагает его духовное завещание и обстоятельства его кончины; повествует о его чудесах, совершенных по смерти, причем мимоходом упоминает о всех трех его преемниках на игуменстве до четвертого - Кассиана; помещает краткую "похвалу" преподобному Кириллу, начинающуюся теми же словами, как и похвала святителю Алексию ("такова бяху Кириллова исправления и произволения, такова..."), снова говорит о самом себе и о том, что заставило его написать настоящее житие и оканчивает свою повесть молитвою к преподобному. Не станем делать извлечений из этой повести, которые уже сделаны были нами в ином месте, но заметим, что по богатству содержания и достоверности сведений, в ней передаваемых со слов очевидцев, она, без сомнения, есть самое лучшее из сочинений Пахомия Логофета.

Остаются еще три жития, приписываемые Пахомию, которые составил он неизвестно в какое время, именно: жития преподобного Никона, игумена Троицко-Сергиевой лавры, и Новгородских архиепископов Моисея и Иоанна. Но все эти сочинения невысокого достоинства. Первое, при начертании которого автор пользовался частию заимствованиями из своего же жития преподобного Сергия, а частию рассказами старцев, бывших учениками и современниками Никона, очень кратко и не обнимает всех случаев из жизни преподобного. Второе, по-видимому, обширнее. Но если отделить от него в начале предисловие, которое почти дословно то же, какое поместил Пахомий и при житии архиепископа Евфимия, а в конце - "похвальное Слово", составляющее елую половину сочинения и, может быть, принадлежащее другому автору, то увидим, что Моисеево житие даже короче и беднее по содержанию, нежели Никоново. Наконец, третье житие - святого Иоанна Новгородского, хотя действительно обширно и нескудно содержанием, но большею частию основано на устных преданиях и сказаниях, иногда если не измышленных, то разукрашенных и даже искаженных в подробностях народною фантазиею, а кроме того, не чуждо и некоторых хронологических несообразностей.

Из похвальных Слов Пахомия Логофета известны: преподобному Варлааму Хутынскому, на Покров Пресвятой Богородицы, святому Михаилу, князю черниговскому, и на перенесение мощей митрополита Петра. Мы остановимся только на трех последних Словах, так как первое знаем по одному заглавию(tm).

"Если род человеческий обык праздновать памяти святых с похвалами, - так начинается похвальное Слово на Покров Пресвятой Богородицы, - тем более мы должны с любовию почитать праздники святейшей всех Царицы, Пречистой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии и, как высшей святых, приносить Ей и высшую похвалу как Царице и Владычице, родившей Царя и Владыку всех. Еще недавно мы праздновали праздник Рождества Пречистой Богоматери - тогда Рождеством Ее праматерняя клятва потребилась, и Адам освободился от вечных уз, и Бог примирился с нами; тогда утверждалась лествица Иаковля, по которой Бог хотел снизойти к людям, а людям указать путь на небо... Тогда пророки возрадовались, видя исполнение своих пророчеств, и Давид, видя родившуюся от семени его правнуку, бряцая в гусли и играя духом, восклицал: Слыши, Дщи, и виждь, и приклони ухо Твое, и вожжелает Царь доброты Твоея. Тогда не только пророки, но и вся тварь, небесная и земная, праздновала. А ныне настал новейший честной праздник Покрова Владычицы Богородицы, да познают все, что Она не только ходатайствовала за нас пред Своим Творцом и Сыном, когда находилась на земле с нами, но еще более по преставлении своем от земли на небо не престает посещать нас своею милостию, как показывает нынешний праздник". Затем кратко рассказано известное видение святого Андрея юродивого и ученика его Епифания, послужившее поводом к установлению праздника Покрова Пресвятой Богородицы. После этой, так сказать, исторической части Слова следует нравственная, и проповедник говорит: "Будем же воздавать достойную честь Царице и Владычице, не потому чтобы Она от нас требовала похвал или славы, но более чтобы нам Ею прославиться. Священники, и цари, и все племена человеческие, богатые, и нищие, и все люди да воспоют праздничную хвалу и да прославят Матерь Божию и нашу Помощницу, и каждый да принесет Ей в благодарность - один смирение с благоговением, другой - пост и молитву, иные же да простирают руки к раздаянию требующим пособий, еще иной да отпустит брату его согрешение. Такие приношения будут приятны Богородице; такими делами мы Ее возвеличим, а не тимпанами, не гуслями, не пьянством, как творят язычники... Она украшена чистотою, как царскою баграницею, и с Царем как Мать соцарствует: воспоем Ее как честнейшую херувим и славнейшую серафим, если еще скажу, как высшую неба, и земли, и всех бывших тварей от Адама, то не погрешу... Сами ангелы и архангелы со страхом и благоговением приносят Ей пение как Царице и Матери их Творца, а мы, грешные, какими устами восхвалим Ее, Пречистую?.." Обращаясь, в частности, к предмету праздника, проповедник продолжает: "Кто исповедает бывшее ныне преславное чудо Владычицы - Ее явление Своим угодникам и молитвенное предстательство пред Сыном Своим и Богом о согрешающих? Какое благодарение воздадим за Ее благодеяние или какое воспоем пение? Разве только скажем Ей ангельское приветствие: Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою, а чрез Тебя и с нами; радуйся, словесный рай, в котором насаждено было Божественное древо - Христос, а не то древо, что умертвило Адама... радуйся, архангельское ликование, и ангельское веселье, и земнородных обновление... радуйся, пресветлое светило незаходимого света, освящающего всю тварь и отгоняющего тьму неверия!.. Радуйся и ты, блаженный и преблаженный Андрее, отче наш, бывший таинником и зрителем неизреченных видений! Радуйся и ты, блаженный Епифание, удостоившийся именоваться учеником такого учителя! Блаженны и все люди, которые празднуют пречестные праздники Твои, Владычице!.." Слово оканчивается молитвою к Богородице, да не престает Она покрывать Своим честным омофором всех верующих.

В похвальном Слове святому Михаилу, князю черниговскому, и боярину его Феодору, которое в некоторых рукописях называется "творением иеромонаха Пахомия Святой горы", ему принадлежит почти только один следующий, неискусный, приступ: "Что скажу и о чем буду беседовать? Прежде всего о мужестве и доблести, о подвигах и страдании достохвального великого князя Михаила, воспоминая древнюю память сего приснопамятного мужа, который от юного возраста соблюл чистоту телесную и душевное незлобие, любовь к Богу и непорочную веру и сохранил чистое исповедание, кротость нрава и милосердие к нищим; о всем этом изъявит далее писание, а более сама истина. Когда сей преждереченный князь Михаил, о котором нам ныне предлежит слово, держал великое княжение Черниговское, в то время прошел слух о нашествии безбожных варваров и все православные находились в великом страхе. Так попускает Бог за грехи наши и направляет людей к исправлению то гладом, то смертоносною язвою, то междоусобными бранями. А если люди от того не исправляются, то наводит на них тягчайшее наказание, каково нашествие иноплеменных, да уцеломудрятся хоть от него и обратятся от грехов своих... Сначала наказывает малыми казнями, а потом на непослушавших наводит великие, как сказал пророк: Аще хощете и послушаете Мене, благая земли снесте, аще ли не послушаете Мене, меч вы пояст, уста бо Господня глаголаша сия". Далее пересказывается от начала до конца, почти без всяких перемен известная уже нам повесть отца Андрея о мученической кончине князя Михаила и боярина его Феодора, сочиненная еще во 2-й половине XIII в. И только в заключении повести прибавлена краткая молитва: "Но о мученики великоименитые и исповедники! Исповедав Христа, истинного Бога, пред злочестивым царем и мучителем, молите за нас непрестанно, да сохранится без вреда отечество ваше, и князья наши да получат помощь на врагов, а мы да обретем милость и оставление грехов в день Суда от Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава..." и пр. Если по началу своему сочинение это имеет характер Слова, то по главному содержанию справедливее может быть названо житием, как и называется в некоторых рукописях.

Похвальное Слово на перенесение мощей святителя Московского Петра есть в точном смысле произведение иеромонаха Пахомия. Приступая к этому Слову, проповедник после нескольких общих мыслей, не раз повторенных им и в Других сочинениях, что прославлять святых похвалами - дело полезное и богоугодное, продолжает: "Кто ж из людей возможет достойно похвалить сего великого иерарха, приявшего власть апостолов и бывшего ревнителем их Божественного жития? Если и древние писатели затруднялись описывать и восхвалять живших по Боге ради их жестокого жития и любви к Богу, то еще труднее в нынешнее последнее время хотящим восхвалить такого великого мужа, хотя бы они имели ангельские языки. Но я покусился на это великое дело, превышающее мои силы, не на разум свой уповая, но по повелению самодержца всея Руси, а еще более и самого архиерея, держащего высокий престол того великого Петра. Посему, возлагая всю надежду на всесильного Бога, могущего умудрить меня на Божественное дело, и призвав на помощь молитвы святого и дивного в архиереях митрополита Петра, я хочу, насколько возможно мне, худейшему, простереть к вашему благочестивому слуху беседу о перенесении честных мощей того блаженного отца - как, и когда, и по какой вине случилось это перенесение. Ты же, пречудный и дивный в архиереях и превеликий в чудесах... Петре, да не оскорбишься моим дерзновением, что я моею недостойною рукою осмеливаюсь отчасти коснуться твоему величеству... Знаю, что хотя бы я и много глаголал, но невозможно постигнуть и поведать силу твого величества. Но ты помощь мне ниспошли и разреши недоумения". В самом Слове можно различать как бы две половины, хотя не совсем равные. В первой проповедник повествует, как великий князь Иоанн Васильевич и митрополит Филипп решились воздвигнуть в Москве новую церковь Успения Пресвятой Богородицы взамен устаревшей, построенной еще святым Петром митрополитом; как при разобрании старой церкви открыли сперва и перенесли в новую мощи митрополитов Киприана, Фотия и Ионы, "мало пред сим лет, - замечает автор, - блаженным сном в вечный покой уснувша", причем в виде отступления рассказывает о двух чудесах от Ионы; как потом митрополит собрал всех архиереев и вместе с ними открыл и перенес в новую церковь мощи святителя Петра в присутствии государя и бесчисленного народа и установил по этому случаю праздник. В последней части Слова проповедник то прославляет Бога, дивного во святых, то восхваляет святителя и говорит: "Сей Божественный Петр, о котором нам предлежит ныне слово, пришел в виноград Христов не в одиннадцатый час, но от самого юного возраста день и ночь работал Господу, и не как наемник, но, как наследник, много увеличил Отцовское наследие, и данный ему талант закопал не в землю, но в сердца верующих, и принес Христу многую куплю... Но что еще говорить?.. Чудеса твои, святителю, уподобились речным потокам, которые исходят из земли и напояют землю и, сколько ни текут, не умаляются от своего течения, так и твои честные мощи: сколько ни приемлют от них люди, все более преизобилуют, подавая всем не только телесное, но и душевное здравие..." Перечислив затем еще разные высокие достоинства и деяния святителя Петра, хотя более общими чертами, с частыми повторениями одного и того же и без всякого порядка, проповедник оканчивает Слово довольно длинною молитвою к угоднику Божию, чтобы он предстательствовал за всех чтущих его память и празднующих перенесение его честных мощей.

Литературная деятельность у нас серба Пахомия всего яснее показывает, как невысоко было тогда образование даже в более образованных слоях нашего общества. Пахомия признавали чем-то необыкновенным по уму, мудрости и разнородным познаниям и считали самым искусным, если не единственным, составителем житий и служб церковных. Ему поручали это дело сам великий князь и митрополит с Собором епископов, его просили о том же епархиальные иерархи. И "творения" Пахомия охотно переписывались, входили в церковное употребление и даже делались образцами для последующих писателей. Почти все его жития и похвальные Слова во 2-й четверти XVI в. удостоились быть внесенными в Макарьевские Чети-Минеи. А между тем, каковы эти последние творения, нами рассмотренные? Из десяти житий и четырех похвальных Слов, которые также содержания преимущественно исторического, только два жития и два Слова можно назвать творениями или произведениями самого Пахомия. А все прочие сочинения более чужие, которые он то переделал наскоро, то сократил и изменил, не везде удачно, то по местам целиком переписал, то дополнил иногда сказаниями об открытии мощей, о чудесах, а чаще своими предисловиями и заключениями. И во всех этих предисловиях, как и вообще во всех его сочинениях, где только он рассуждает, а не повествует только, заметна скудость мысли, отсутствие изобретательности и повторение одного и того же; не видно ни силы ума, ни богатства познаний. Слог у Пахомия, когда он ведет рассказ, большею частию прост и довольно понятен, хотя не везде правилен, но в приступах к житиям и похвальным Словам, где обыкновенно излагаются общие мысли, напыщен, растянут, неточен и маловразумителен.

Достойно замечания, что Пахомий писал жития не только святых, уже прославленных и признанных всею Церковию (святителя Алексия и преподобного Сергия Радонежского), но и святых, еще не признанных Церковию, а местно чтимых (Моисея Новгородского, Никона Радонежского), и даже лиц, недавно скончавшихся (Евфимия Новгородского, Саввы Вишерского). Это, впрочем, было тогда у нас довольно обычно. Мы уже упоминали о житии Саввы Вишерского и похвальном Слове в честь его, написанных вдруг по смерти его преемником его Геласием, которыми и воспользовался Пахомий. Равно и другие наши тогдашние писатели то описывали чудеса или целые жития святых, уже прославленных, то составляли сказания о мужах, еще местно чтимых и недавно скончавшихся.

Дьяк митрополита Ионы Иродион Кожух написал "Сказание" о чуде преподобного Варлаама Хутынского, случившемся в 1460 г., которое, как мы упоминали, тогда же описано было и Пахомием. В свите великого князя Василия Васильевича, посетившего тогда Новгород, находился отрок - постельник князя по имени Григорий. Он подвергся тяжкой и мучительной болезни и в продолжение восьми суток оставался без всякой пищи. Во время болезни он имел видение: ему представился преподобный Варлаам, который обнадежил его в своей помощи и благословил его своим крестом. Вследствие этого видения отрок упросил везти его в Хутынь монастырь и, если скончается, по крайней мере, похоронить там. На пути, действительно, больной скончался, но, когда привезли его ко гробу преподобного Варлаама, тотчас ожил в присутствии многочисленных свидетелей, иноков и мирян. Вскоре приехали в обитель великий князь со своими двумя сыновьями и затем архиепископ Иона, расспрашивали воскресшего отрока и свидетелей и прославили Бога и Его угодника. Составитель "Сказания" об этом чуде находился сам в числе свидетелей его, очевидцев, и потому-то понудил себя написать о нем. В заключении "Сказания" он поместил краткую похвалу преподобному Варлааму, в которой, между прочим, взывал: "Радуйся, пресветлый светильниче, возсиявый во тьме неведения... радуйся, страж крепок земли нашей и Великаго Новагорода... радуйся, всем православным окормителю; радуйся, предстателю и помощниче святей сей обители, в нейже чудотворныя твоя положени суть мощи..."

По благословению митрополита Филиппа (1464 - 1473) и по воле великого князя Ивана Васильевича иеромонах Спасского монастыря в Ярославле Антоний написал житие смоленского и ярославского князя Феодора Ростиславича (1299). Поводом к составлению жития, без сомнения, послужило совершившееся тогда открытие мощей князя Феодора и двух его сынов - Константина и Давида. Это житие, помещенное в Макариевской Чети-Минее и с некоторыми сокращениями и изменениями в Степенной книге, содержит любопытные сведения, как наш князь смоленский служил еще в первый период монгольского ига при дворе монгольского хана, как женился на его дочери, принявшей крещение, как за разрешением этого брака посылали в Царьград к патриарху и пр. Не менее любопытен в житии рассказ об открытии мощей: в Ярославле оно совершено еще в 1463 г. одним местным духовенством, а епархиальному архиепископу Трифону дали знать о том в Ростов уже спустя немало времени. Трифон сначала не поверил чудесам новоявленного чудотворца и послал своего протоиерея освидетельствовать мощи. Посланный приступил к освидетельствованию также с полным неверием и дерзостию, но был поражен невидимою силою и повергся на землю, как бы мертвый. Сам архиепископ при вести об этом чуде впал в расслабление и, раскаиваясь в своем неверии, поспешил в Ярославль к мощам новоявленных угодников Божиих, пел пред ними молебны и получил исцеление. Житие написано уже после 1468 г., т.е. по смерти архиепископа Трифона, о которой упоминает, но прежде 1473 г., когда. скончался митрополит Филипп. Сочинитель воспользовался, между прочим, двумя краткими записками о князе Феодоре, прежде составленными: запискою о жизни и преставлении его и запискою об открытии мощей его, а в предисловии к житию переписал с небольшими переменами предисловие Пахомия Логофета к житию митрополита Алексия.

Новгородский архиепископ Иона скончался в 1470 г. (5 ноября). Чрез два года по смерти его кто-то из новгородцев написал "Воспоминание" о нем, или его житие. В начале этого сочинения неизвестный говорит: "Хорошо воспомянуть, хотя кратким Словом, и блаженного нашего пастыря Иону... он воссиял пред нашими очами, и все мы были свидетелями его добродетелей и благодеяний". А в конце жития замечает: "Вот уже второе лето исходит по успении святителя и никто до днесь не обонял смрада от гроба его, хотя вокруг гроба постоянно находятся молящиеся люди, а место мокро и сыро". Самое "Воспоминание" если и не чуждо двух-трех хронологических неточностей, как это нередко бывает в воспоминаниях даже современников о каких-либо событиях, зато сообщает довольно подробные и драгоценные сведения о пастырской деятельности святителя Ионы, о его поручениях Пахомию Логофету, отношениях к митрополиту Ионе и великим князьям Василию Васильевичу и Иоанну III. "Московские князья много любили его, - пишет автор, - и часто посылали к нему писания, и желанно получали от него ответы. Ибо он был разумен и благ в словах, а иногда говорил как бы пророчески... И не только московские великие князья, но и Тверские, и Литовские, и Смоленские, и Полоцкие, и Немецкие, и все окрестные страны во все лета его епископства имели твердую любовь к нему, а с Великим Новгородом имели великий мир, и страна наслаждалась глубокою тишиною, и не слышно было рати во все дни его. Поучением его граждане имели между собою любовь и никогда не воздвигали междоусобной брани; земля была плодоносна больше прежнего во всей Новгородской и Псковской области и обильна всеми овощами. Такое благословение, по молитвам его, Господь Бог даровал граду нашему, и многими благами все мы насладились, всем была радость и веселие, и не было вражды, ни мятежа, а были тихость, мир, любовь во все лета его епископства".
Сувенирные спичечные наборы "История страны"
Line
Советкие танки
Бронетанковая техника Рссии
Танки Вермахта
Холодная война
самовары Российской Империи
Подводный флот России Экранопланы
Москва православная
Богородичные иконы
Оружие Победы!
Acrobat
Acrobat
Acrobat
Acrobat
Acrobat
Acrobat
Acrobat
Acrobat
Acrobat
Acrobat
Acrobat
Line
 

 

    Tanki-Media
На главную К оглавлению  
Линия